Июньский кризис — второй (после Апрельского кризиса) политический кризис в России в период от Февраля к Октябрю: один из этапов нарастания общенационального кризиса. Вызван непримиримыми противоречиями между народными массами и империалистической буржуазией по вопросам о мире и земле, о борьбе с экономической разрухой.
На I Всероссийском съезде Советов обнаружилась пропасть, которая образовалась между эсеровскими и меньшевистскими лидерами, с одной стороны, и передовыми рабочими и революционными солдатами — с другой. Перед съездом прошли десятки делегаций, приветствовавших съезд от многих сотен тысяч трудящихся и требовавших передачи власти Советам, а эсеро-меньшевистские делегаты продолжали голосовать за резолюции своих лидеров, настаивавших на соглашении с буржуазией.
Особенно резко сказалось это противоречие в вопросе о демонстрации петроградских трудящихся.
Мысль о проведении демонстрации зрела уже давно среди рабочих и солдат. Их волновали слухи о наступлении на фронте, беспокоила попытка правительства «разгрузить» Петроград от революционных рабочих под видом борьбы с продовольственными затруднениями. Настроение было настолько тревожным, что Военная организация сообщила ЦК большевиков о возможности стихийного выступления отдельных полков. Вместе с тем в ЦК большевиков поступали сведения о том, что и рабочие хотят выйти на улицу со своими требованиями и заявить о них съезду Советов. ЦК решил обсудить положение. «На одном из заседаний ЦК, около 2—4 июня,— пишет Я. М. Свердлов,— решено было устроить совещание с представителями Петербургского комитета и Военной организации. Такое совещание и состоялось 6 июня. На нём решено было устроить расширенное совещание из ЦК, ПК, районных комитетов ПК, Военной организации и представителей воинских частей. Совещание состоялось 8 июня. На нём и было принято решение о демонстрации 10 июня. Речь шла о мирной демонстрации под лозунгами: „Вся власть Советам!“, „Долой декларацию Керенского!“, „Долой министров-капиталистов!“ и т. п. Вечером 9 июня состоялось заседание ЦК, исполнительной комиссии ПК и представителей Военной организации, где вопрос о демонстрации обсуждался вновь и вновь было вынесено положительное решение». Эта мирная демонстрация должна была выразить съезду Советов волю рабочих и солдат Петрограда.
Демонстрация готовилась открыто. О ней знали на съезде Советов и в Петроградском Совете, как вдруг 9 июня, буквально накануне демонстрации, Исполком Петроградского Совета постановил не допускать её и передать вопрос о ней на рассмотрение съезда Советов.
В конце заседания съезда 9 июня с паническим сообщением выступил Н. С. Чхеидзе. Он заявил, что если демонстрация состоится, то «завтрашний день может оказать роковым», и потому необходимо принять срочные меры. Делегаты заволновались. Некоторые требовали немедленно заслушать подробные сообщения, но председательствующий настоял на получасовом перерыве, чтобы подготовить вопрос. После перерыва на съезде выступил меньшевик Е. П. Гегечкори. «За вашей спиной, товарищи,— сказал он,— подготовляется тот удар, который некоторые люди, с нашей точки зрения, враги революции, стараются нанести вам». В доказательство им были зачитаны воззвание «Правды» и стоявшие под ним подписи большевистских организаций. «В тиши, в тайниках подготовлялся этот удар,— вещал Гегечкори.— Я думаю, ваш политический долг дать достойный отпор тем, кто этими тёмными путями хочет нанести удар делу революции…» От имени съезда он предложил опубликовать декларацию, запрещающую демонстрацию, и создать бюро для борьбы против выступления масс. Луначарский объяснил, что демонстрация предполагалась мирная и что ЦК, ПК и фракция большевиков заседают, чтобы решить, какие меры можно принять для её отмены. Луначарский просил съезд подождать, пока большевистские организации примут своё решение. Однако по настоянию эсеро-меньшевистских делегатов съезд решил отменить демонстрацию и запретить какие бы то ни было уличные шествия 11, 12 и 13 июня.
От большевиков слово взял Крыленко. Ввиду того, сказал он, что большевикам не было дано времени договориться с большинством съезда, фракция вынуждена воздержаться от участия в решении этого вопроса.
От объединённых социал-демократов-интернационалистов выступил П. И. Старостин с заявлением, что его фракция присоединяется к решению съезда, но вместе с тем требует «положить предел с этой трибуны той травле, которая была направлена исключительно в левую сторону и без малого проморгала контрреволюцию справа».
От имени меньшевиков-интернационалистов Мартов призывал сохранить в этом деле хладнокровие и не потерять власть над собой. «Дело идёт,— подчеркнул он,— о громадной массе петроградского пролетариата, в отношении которого нами прежде всего должен быть взят надлежащий тон. Однако докладчик Гегечкори отклонился от этого тона…» Выступивший солдат-большевик Кузьмин сообщил, что 40 000 солдат и рабочих собирались выйти на демонстрацию, но им сообщили, что верстах в 15 от города вызывающе ведут себя казаки, и они решили не выступать. Вслед за ним взял слово Керенский. Он заверил съезд, что слухи о том, будто к Петрограду двигаются какие-то казачьи полки,— «сплошная выдумка и небылицы, войска двигаются только на фронт». Поведение Керенского, который, не проверив, сразу стал отрицать факт подозрительного поведения казаков, позволяет предположить, что какие-то военные приготовления для подавления возможных выступлений рабочих и солдат столицы действительно велись.
Ещё днём 9 июня Временное правительство по устным докладам Керенского и Скобелева обсудило вопрос о готовившейся манифестации большевиков и приняло решение обнародовать в столичных газетах и расклеить по городу следующее обращение к населению: «Ввиду распространившихся по городу и волнующих население слухов Временное правительство призывает население к сохранению полного спокойствия в объявляет, что всякие попытки насилия будут пресекаться всей силой государственной власти».
По приказу главнокомандующего Петроградским военным округом с вечера 9 июня была усилена охрана города. «Особое внимание,— сообщала осведомленная кадетская „Речь“,— было обращено на охрану мостов. По улицам ходили патрули». Власти стремились, заняв мосты, отрезать рабочим и солдатским демонстрациям доступ в центр города. И если оценивать заявление Кузьмина на съезде с точки зрения этих фактов, то, видимо, нужно прийти к выводу, что в основе «вызывающего» поведения казаков лежали вполне определённые указания командования о борьбе против большевиков.
О том, что уже в эти июньские дни готовилась провокация против большевиков, осуществлённая в начале июля, свидетельствует ещё один факт. 15 июня 1917 года (всего через шесть дней после опровержения Керенского) командующий Казанским военным округом полковник Коровиченко заявил, что большевики «будут скоро разоблачены» и что у него «на этот счёт есть сведения». Командующий войсками округа, видимо, был близок к окружению военного министра и находился в курсе планов контрреволюции. Однако до применения вооружённой силы против большевиков в июне дело не дошло.
Вечером 9 июня подготовка к демонстрации шла полным ходом. Только «ночью, в 12 часов,— писал Я. М. Свердлов,— стало известно о воспрещении каких бы то ни было демонстраций на три дня со стороны съезда Советов рабочих и солдатских депутатов. ЦК удалось собраться около часу ночи и, оценивая общее положение как неблагоприятное для устройства демонстрации, вынести решение об отмене демонстрации».
Призыв к демонстрации был снят со страниц «Правды», и вместо него было помещено сообщение об отмене демонстрации. Всю ночь и рано утром члены ЦК, ПК, районных организаций объезжали заводы, воинские части и добились, что на следующий день ни один человек не вышел на демонстрацию. Это свидетельствовало об усилении влияния партии, ее организационном укреплении и большой тактической гибкости.
Одновременно объезжали полки и заводы совсем другие представители. Дело в том, что в самом конце вечернего заседания съезда 9 июня было создано бюро по ликвидации демонстрации. В его состав вошли представители съезда, Исполкома Петроградского Совета, Организационного комитета РСДРП (меньшевиков), Исполкома Совета крестьянских депутатов, ЦК Бунда, ЦК трудовиков, внефракционных социал-демократов. Это бюро и командировало во все рабочие районы и казармы делегатов съезда, членов соглашательских партий, которые со своей стороны должны были убеждать рабочих и солдат воздержаться от выступления. Эти делегаты были разбиты на «десятки», хотя название было чисто формальным. Известны «десятки» и в 7, и в 13, и в 15 человек. Общее число делегатов съезда, направленных в полки гарнизона и в рабочие кварталы, неизвестно, но в архиве сохранился отчёт 19-го десятка. Видимо, их было не меньше 20. Делегаты действовали по-военному: создавали штабы в районах, делили порученные им районы на участки, распределяли участки между собой и выезжали туда агитировать, оставляя кого-нибудь в штабе для связи. В Исполком Совета регулярно шли донесения, но они вряд ли могли порадовать руководителей съезда. Вот некоторые, но вполне типичные донесения.
Московский район:
За исключением «Динамо», где рабочие не знали об отмене и где пришлось устроить собрание, в остальных заводах рабочие уже были оповещены ЦК РСДРП(б) или членами съезда. В большинстве заводов ликвидация произошла под влиянием постановления ЦК…
Выборгский район:
Выступать нигде не предполагают, но не потому, что к этому призывает съезд Советов, а лишь потому, что ЦК РСДРП(б) предлагает сегодня не выступать.
О том же свидетельствовали донесения отдельных делегатов. Делегат А. Вейнгер (9-й десяток) посетил завод «Лесснер». Настроение на заводе, сообщал он, враждебное съезду и меньшевикам. Делегат Горфин (11-й десяток) был за заводе «Эриксон» и в Московском полку. Настроение большевистское, доносил он, к меньшевикам резко враждебное. Та же картина была в 1-м и во 2-м пулеметных полках, в 3-м и 180-м пехотных запасных полках.
Таково было настроение рабочих и солдат столицы даже по сводкам и донесениям, составленным эсерами и меньшевиками. Я. М. Свердлов писал, что делегатов съезда встречали враждебно: «Приехавших на заводы Чхеидзе, Церетели и К° просто не слушали и подчинялись лишь призыву ЦК и „Правды“ не выходить на улицу».
Побывав в гуще масс, многие делегаты поняли, что положение отнюдь не таково, каким его изображали буржуазные и мелкобуржуазные газеты: дело было не в мнимом заговоре большевиков, а в революционном настроения масс. Вернувшись утром 10 июня на съезд, делегаты доложили о своих впечатлениях. Но лидеры съезда не посчитались с донесениями своих же сторонников и продолжали борьбу против большевиков.
10 июня состоялось частное совещание делегатов съезда, на котором снова разбирался вопрос о демонстрации. Луначарский и Ногин пытались объяснить положение дел. Они указывали, что требование демонстрации стихийно возникло на заводах Выборгской стороны и что его поддержали воинские части, так как народ возмущён разрухой, дороговизной, локаутами. Удержать возмущённые массы было просто невозможно, и поэтому ЦК большевиков согласился на мирную демонстрацию, чтобы дать возможность трудящимся высказать свои требования. Но, узнав о решении съезда, ЦК поздно ночью призвал к отмене демонстрации.
Частное совещание не смогло принять решения, осуждавшего большевиков, в котором были заинтересованы соглашатели. Для этой цели 11 июня состоялось специальное заседание Исполкома Петроградского Совета, президиума съезда Советов, бюро фракций съезда — всего около 100 человек. С докладом от бюро, образованного съездом, выступил Дан. Он предложил резолюцию, обвинявшую большевиков в «политической авантюре» и требовавшую, чтобы в будущем демонстрации происходили только с разрешения Советов. Партии, которые не подчинятся этому решению, поставят себя вне рядов демократии и не могут оставаться в Советах. Это было таким нарушением демократизма, что даже часть меньшевиков не согласилась с резолюцией. Меньшевик-оборонец А. А. Булкин высказался против резолюции Дана, указав на то, что времена меняются и сегодняшнее большинство завтра может стать меньшинством. Представители объединённых социал-демократов П. И. Старостин и А. Я. Канторович выступили против травли большевиков. «Съезд должен отмежевать себя от тех, я скажу, грязных и недопустимых нападок, которые всё время совершаются по отношению к большевикам»,— говорил Канторович, ссылаясь на выдержки из меньшевистской «Рабочей газеты» и «Известий».
Но в общем заседание превратилось в судилище над большевиками. От них требовали ответы на многочисленные вопросы. Неожиданно слово взял Церетели. «С первых же слов,— сообщал корреспондент „Правды“,— чувствуется, что Церетели скажет нечто необычное. Он бледен, как полотно, сильно волнуется. В зале воцаряется напряжённое молчание». То, что произошло, сказал Церетели, является не чем иным, как заговором, «заговором для низвержения правительства и захвата власти большевиками», которые знают, что другим путём эта власть им никогда не достанется. Продолжая свою «историческую и истерическую речь», как назвал её Ленин, Церетели заявил, что большевики ведут не идейную борьбу, что оружие критики они заменили критикой оружием. «Пусть же извинят нас большевики,— грозил он,— теперь мы перейдём к другим мерам борьбы… Большевиков надо обезоружить… Нельзя оставлять в их руках пулемётов и оружия. Заговоров мы не допустим».
После данного заявления возмущённые большевики покинули заседание. Остальные его участники продолжали обсуждать резолюцию. Некоторые делегаты выступили против контрреволюционной речи Церетели. Ему напомнили, что во II Государственной думе он сам был обвинён в подготовке заговора. Один из трудовиков заявил, что хотя он стоит на крайнем правом фланге среди присутствующих, но он не может присоединиться к предложению применить репрессии против большевиков.
Чтобы довести дело с осуждением большевиков до конца, вопрос о предполагавшейся демонстрации был вынесен 12 июня на обсуждение пленарного заседания съезда. Выступивший от имени фракции большевиков Ногин указал, что вопрос уже несколько раз разбирался и что большевики отказываются присутствовать на этом заседании, которое вместо того, чтобы заняться раскрытием контрреволюционного заговора буржуазии, устраивает суд над большевиками. Ногину не дали дочитать заявление, лишили слова, и он, передав документ в президиум, удалился.
Меньшевики и эсеры предложили резолюцию, в которой говорилось, что группы и партии, входящие в Совет, не имеют права организовывать массовые выступления без его разрешения. Резолюция предлагала создать комиссию для расследования обстоятельств, сопровождавших подготовку демонстрации.
Канторович и Луначарский пытались внести в резолюцию, предложенную меньшевиками, пункт о том, что съезд отмежёвывается от грязной травли большевиков, которая поднята буржуазной печатью, но их предложение отвергли. Резолюция, осуждавшая большевиков, была принята большинством съезда. Против неё голосовало восемь человек (большевики, как отмечалось, в заседании не участвовали).
Но Церетели и его сообщники немного поторопились: они не учли революционного настроения масс. ЦК большевиков и большевистская фракция съезда обратились с заявлением к съезду. Изложив историю отмены демонстрации, историю организации судилища, на котором Церетели обвинил партию «в военном заговоре против Временного правительства и поддерживающего его съезда», большевики заявили, что речь идёт о разоружении революционного авангарда — мере, к которой всегда прибегала буржуазная контрреволюция, «когда чувствовала свою неспособность справиться с выдвинутыми революцией задачами и с нарастанием возмущения трудящихся масс». ЦК и фракция предупредили Церетели и тех, кто стоит за ним, что «рабочие массы никогда в истории не расставались без боя с оружием, которое они получили из рук революции». В заключительной части заявления отмечалось, что «правящая буржуазия и ее „социалистические“ министры сознательно вызывают гражданскую войну — на том коренном вопросе, на котором контрреволюция всегда мерилась силами с рабочим классом». ЦК и фракция призывали рабочих к стойкости и бдительности.
На следующий день было опубликовано постановление Петроградского Комитета (ПК) большевиков, в котором указывалось, «что контрреволюция не только организуется, но явно переходит в наступление…, что главные удары в первую очередь направляются на нашу партию как авангард революционного пролетариата…, что съезд, признавая опасность контрреволюции, ничего не предпринимает против неё, а только усиливает травлю большевиков…» ПК заявил, что в такой обстановке «всякие разрозненные действия отдельных частей солдат и рабочих могут нанести глубочайший вред делу революции, а потому какие бы то ни было выступления без призыва ЦК, ПК и Военной организации считает безусловно недопустимыми, предлагая о всяком активном шаге контрреволюции немедленно сообщать в ПК».
Твёрдая позиция большевиков, поддержанная огромным большинством петроградских рабочих и солдат, привела к тому, что соглашательские вожди съезда не рискнули продолжать травлю. Кроме того, запрещение демонстрации было ударом по моральному авторитету съезда.
Лидеры меньшевиков и эсеров поняли, что волнующейся стихии всё же надо дать выход. Меньшевик Б. О. Богданов внёс предложение об организации манифестации 18 июня. Лозунги её должны были отражать основную линию работы съезда: борьбу за мир, содействие скорейшему созыву Учредительного собрания, объединение и сплочение масс вокруг Советов. Богданов предлагал провести манифестацию одновременно и в крупнейших центрах страны: Москве, Киеве, Харькове и других.
Решение съезда вызвало бурю протестов со стороны буржуазной печати. Эсеров и меньшевиков упрекали в колебаниях: запрещая демонстрацию, они шли в ногу с правительством, разрешая её — идут навстречу большевикам. «Как мы и предполагали,— сетовала кадетская „Речь“,— „Правда“ торжествует победу. В назначении съездом Советов манифестации на воскресенье большевистский орган усматривает доказательство, что съезд „качнулся влево“, что он вынужден был сделать уступку большевикам».
Возмущаясь уступчивостью съезда, кадеты требовали предварительно разоружить большевиков, напоминая, что таковы были предложения самих «социалистов». «Именно ввиду назначения манифестации,— писала „Речь“,— необходимо безапелляционно привести в исполнение предложение социалистической печати о разоружении Красной гвардии».
Революционным настроением масс попытались воспользоваться анархисты. Они обратились на заводы и в полки с предложением прислать делегатов на собрание в их «штабе» на даче Дурново. Там был создан Временный революционный комитет, который призвал организовать демонстрацию 14 июня. Этот призыв был явной авантюрой. Большевики призывали рабочих и солдат оставаться спокойными и организованно готовиться к демонстрации 18 июня.
17 июня «Правда» вышла с воззванием от имени ЦК, ПК, Военной организации при ЦК, Центрального совета фабрично-заводских комитетов Петрограда, фракции большевиков Петроградского Совета, редакций «Правды» и «Солдатской правды» с призывом принять участие в завтрашней мирной демонстрации. Воззвание рекомендовало следующие лозунги: «Долой контрреволюцию!», «Долой 10 министров-капиталистов!», «Вся власть Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов!», «Против политики наступления!», «Ни сепаратного мира с Вильгельмом, ни тайных договоров с французскими и английскими капиталистами!», «Хлеба! Мира! Свободы!»
18 июня в Петрограде началась массовая демонстрация. По случаю воскресенья предприятия и учреждения не работали. Движение приостановилось. Демонстранты шли к Марсовому полю с утра и до вечера. По приблизительным данным, на улицы вышло до 500 000 человек. Делегаты съезда Советов шли фракционными группами в колонне Василеостровского района.
К часу дня на Марсово поле пришли выборжцы. В их колонне находились члены Центрального Комитета большевиков, редакции «Правды» и «Солдатской правды», делегаты Всероссийской конференции фронтовых и тыловых военных организаций партии. Перед ними выступил Ленин. Подавляющее большинство демонстрантов шли с большевистскими лозунгами. Лишь небольшая группа бундовцев, 4-й казачий полк и сторонники газеты «Единство» выдвинули лозунг «Доверие Временному правительству!». Предложенные съездом и Петроградским Советом лозунги «Доверие министрам-социалистам!», «Да здравствует Интернационал!», «Да здравствует объединение демократии!» встречались сравнительно редко.
После демонстрации даже официальный орган Петроградского Совета вынужден был признать, что большевистские лозунги преобладали, что рабочие и солдаты со «злостью рвали то там, то здесь знамёна с лозунгами доверия Временному правительству…».
Массовые демонстрации по призыву съезда Советов состоялись по всей стране. 15 июня Московское областное бюро РСДРП(б) разослало местным партийным организациям телеграмму о проведении 18 июня демонстрации под большевистскими лозунгами. Эта телеграмма была послана в Иваново-Вознесенск, Смоленск, Брянск, Орел, Кострому, Козлов, Канавино, Ярославль, Владимир, Тверь, Калугу, Кимры, Ковров, Воронеж.
18 июня демонстрации происходили в Рогожском, Хамовническои, Бутырском, Замоскворецком, Лефортовском, Пресненском, Городском районах Москвы. Демонстранты несли плакаты с лозунгами: «Хлеба, мира, свободы!», «Долой 10 министров-капиталистов!». На площадях организовывались митинги. Так, на Ходынке состоялся большой митинг солдат и рабочих, на котором была принята большевистская резолюция. «Общее впечатление,— писала газета „Социал-демократ“, — таково: рабочие массы… идут за большевиками».
В Киеве состоялась демонстрация, в которой приняли участие рабочие и солдаты гарнизона. Прибыв на свои сборные пункты, они стройными колоннами с лозунгами «Вся власть Советам!» двинулись к Думской площади.
В Минске 18 июня, как писала газета «Фронт», на улицы вышли десятки тысяч солдат, рабочих, работниц и служащих общественных учреждений. Здесь, как и в других городах, смотр революционных сил дал блестящие результаты.
В Ревеле демонстранты собрались у театра, на месте, где в 1905 году были расстреляны участники революции. Отсюда шествие направилось к зданию Исполкома Совета. Демонстрация проходила под лозунгами большевиков.
В Риге в демонстрации участвовало 50 000 — 60 000 человек. Шли с лозунгами: «Долой 10 министров-капиталистов!», «Мир между народами!», «Мир без аннексий и контрибуций!», «Немедленное перемирие!».
В Выборге демонстрация 18 июня также прошла под лозунгами большевиков. В ней участвовало 2 000 солдат гарнизона. В ходе демонстрации проводились митинги, на которых выносились резолюции о переходе всей власти к Советам.
В Гельсингфорсе состоялась грандиозная демонстрация, в которой приняло участие 25 000 рабочих, солдат и матросов. Во главе демонстрации шёл весь состав Гельсингфорсского Совета с лозунгами: «Долой представителей буржуазии из министерства!», «Долой сепаратный мир и царские тайные договоры!», «Вся власть Советам!», «Да здравствует народный контроль над промышленностью!», «Конфискация военной прибыли!». Демонстрация продолжалась около трёх часов и закончилась митингом на Вокзальной площади.
Харьковский комитет РСДРП(б) призывал рабочих, солдат и крестьян выйти на демонстрацию под лозунгами: «Вся власть Советам!», «Да здравствует международная революция!». Демонстрация приняла массовый характер. На ипподроме состоялись митинги, которые выносили резолюции с требованием передачи всей власти Советам.
В некоторых крупных центрах демонстрации проходили не 18 июня, а спустя неделю, в воскресенье 25 июня. Так было, например, в Луганске, где демонстранты вынесли на своем митинге резолюцию с осуждением начавшегося наступления, потребовали немедленного перемирия на всех фронтах, созыва мирной конференции и передачи власти Советам.
В Красноярске 25 июня Средне-Сибирское районное бюро ЦК и городской комитет большевиков организовали митинг, на котором выступили большевики В. Н. Яковлев и Б. 3. Шумяцкий. Митинг осудил наступление на фронте и потребовал передачи власти Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.
В ряде случаев контрреволюция пыталась помешать демонстрациям. Так, Пермский комитет РСДРП(б) и Мотовилихинский Совет рабочих и солдатских депутатов 25 июня организовали демонстрацию в Перми. Демонстрация была разогнана, некоторые из демонстрантов, в том числе член Пермского комитета большевиков А П. Спундэ, были арестованы и жестоко избиты. Этой контрреволюционной вылазке по существу помогли эсеры и меньшевики из Пермского Совета, которые не позволили большевикам вести агитацию в казармах. События в Перми обсуждались 30 июня 1917 года на заседании Уральского областного комитета большевиков и 2 июля на Екатеринбургской общегородской конференции большевиков. Были вынесены резолюции протеста и намечены меры по борьбе с контрреволюцией.
Но таких случаев было немного. Большинство демонстраций прошли организованно и в целом ряде крупных городов под большевистскими лозунгами. Всего в них, помимо Петрограда, участвовало несколько сот тысяч человек.
Июньская демонстрация в Петрограде, как и апрельская, представляла собой огромное народное движение, в основе которого лежали глубокие экономические и политические причины. На страну надвигалась катастрофа. Разруха всё более и более охватывала хозяйство. Грозил голод. Между тем коалиционное правительство не только не могло справиться с трудностями, но, наоборот, своей политикой усугубляло их. Рабочие и солдаты на опыте убеждались, что политика соглашения с капиталистами не оправдывает себя, что для выхода из создавшегося положения необходимы революционные меры.
Гигантский размах демонстрации и преобладание большевистских лозунгов начисто опровергли версию о заговоре большевиков. Демонстрация свидетельствовала о росте политической сознательности широких масс. Она показала, что большевики завоевали крупнейший отряд той политической армии, организация которой составляла важнейшую задачу партии — рабочих и гарнизон столицы.
По словам Ленина, «18-ое июня было первой политической демонстрацией действия, разъяснением — не в книжке или в газете, а на улице, не через вождей, а через массы — разъяснением того, как разные классы действуют, хотят и будут действовать, чтобы вести революцию дальше».
Июньские события продемонстрировали возросшую организованность партии. На этот раз в отличие от апрельских дней не было отклонений от общей партийной линии, не было попыток со стороны отдельных групп выдвинуть свои, особые лозунги. Партия действовала как единый организм. В течение буквально нескольких часов большевики осуществили чрезвычайно сложный тактический манёвр: проведя гигантскую работу по подготовке массовой демонстрации, они затем организованно отменили её, как только этого потребовали обстоятельства. Ни один завод, ни одна воинская часть не нарушили директив партии. Это было свидетельством возросшего мастерства партии в руководстве массами, возросшего доверия рабочих и солдатских масс к партии большевиков.
Июньская демонстрация, так же как и апрельская, вызвала резкое «вымывание» средних слоев. Значительная их часть колебнулась в сторону пролетариата. Июньская демонстрация ускорила, таким образом, перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую.
Демонстрация носила ярко выраженный противоправительственный характер. Практически ни одна сколько-нибудь значительная группа демонстрантов, даже сами соглашатели, сами участники коалиционного правительства, не осмелилась открыто выдвинуть лозунг доверия Временному правительству. Политика доверия потерпела крах. Потерпела провал и политика самостоятельной «линии» соглашателей, о которой они так много говорили. Мелкобуржуазные массы, от имени которых они выступали, ушли от них и поддержали пролетариат и его партию. Поведение масс в ходе демонстрации подтверждало правильность тактики партии: отказ от каких-либо блоков с оборонцами, с партиями соглашения с буржуазией, борьба за изоляцию их от народных масс.
«Мы, революционные социал-демократы,— говорил Ленин об уроках событий на Всероссийской конференции фронтовых и тыловых военных организаций партии,— должны направлять свою деятельность на прояснение классового самосознания демократических масс. Мы поэтому должны беспощадно разоблачать этих бывших вождей мелкобуржуазной демократии, указывая демократии единый путь, по которому впереди неё пойдёт революционный пролетариат».
Июньские события были одним из переломных пунктов в истории русской революции. Однако причины его возникновения не были устранены. Следствием этого явились Июльские дни 1917 года.